Дождь начался задолго до того, как мы въехали в долину. К моменту, когда я добрался до этой натоптанной смотровой площадки, гарантированно сухой была лишь фототехника в рюкзаке за спиной. Стихия разгулялась с таким размахом, что я вынужден был надеть солнцезащитные очки, лишь бы дать глазам время просохнуть. Стоя на этом пяточке и постепенно погружаясь в размякшую почву, я наблюдал, ждал и, конечно же, надеялся.
Мир казался размытым, словно кто-то взял акварельную кисть и провёл ею по всему горизонту. Капли дождя падали с неба нестройными рядами, будто спорили между собой о том, куда именно приземлиться — на мои плечи, на мягкую землю под ногами или в лужи, которые уже успели стать маленькими озёрами. Конечно же, они выбирали меня. Ветер, мой вечный спутник, шумел в ушах не хуже городского транспорта, перекрывая даже звук бегущей реки и водопада.
Небо над долиной напоминало перевёрнутый аквариум, в котором кто-то размешал грязь. Тучи клубились, словно живые, то смыкаясь в плотный свинцовый купол, то расходясь на мгновение, чтобы пропустить робкий луч света. Он падал на землю, как последний взгляд умирающего, и тут же гас под напором новых струй дождя.
Я чувствовал, как вода проникает сквозь каждый шов в одежде, обволакивая холодом кожу. Ветер швырял капли мне в лицо, которые собирались в крошечные струйки, медленно ползущие вниз к подбородку. Сквозь серую завесу дождя проступали очертания старых склонов гор, сгорбившихся под тяжестью времени. Их плавные силуэты, одетые в зеленый бархат с золотыми нитями, выглядели нелепо среди бушующей стихии. Река, текущая по самому дну долины, вздулась от потоков воды и теперь бурлила, как огромный котёл, поглощая всё, что осмеливалось попасть в её объятия.
Ветер, казалось, усилился, пытаясь удержать то, что я собирался унести отсюда. Повернувшись спиной к долине, я решил прогуляться и еще раз взвесить необходимость этого снимка. Только спустя час, а может и больше, тучи начали редеть, выпуская на свободу ослепительный свет дня, который разливался по долине, как медленно текущая лава, золотя все на своем пути.
Я решил, что другого шанса не будет, доставая камеру из рюкзака и стараясь действовать быстро, но осторожно. Протирая переднюю линзу объектива от брызг после каждого снимка, кадр за кадром я приближался к своей цели заснять панораму, невзирая на ветер, совсем не способствующий моей задумке. И только на обратном пути я понял, что вокруг не было ни души — ни туристов, ни машин — благодаря моим верным спутникам, ветру и дождю, которые объявили долину своей собственностью.
The rain had begun long before we entered the valley. By the time I reached the well-trodden viewing platform, only the camera gear in my backpack was guaranteed to stay dry. The elements raged so fiercely that I had to don sunglasses just to give my eyes time to dry. Standing on that tiny patch of ground, gradually sinking into the softened soil, I watched, waited, and, of course, hoped.
The world seemed blurred, as if someone had taken a watercolor brush and swept it across the horizon. Raindrops fell from the sky in disorderly ranks, as though arguing over where to land—on my shoulders, the soft earth beneath my feet, or the puddles that had already swelled into small lakes. Unsurprisingly, they chose me. The wind, my eternal companion, roared in my ears no less than city traffic, drowning out even the sound of the rushing river and waterfall.
The sky above the valley resembled an overturned aquarium, its waters muddied by a careless hand. Clouds swirled like living creatures, now merging into a dense leaden dome, now parting briefly to let a timid ray of light slip through. It would fall to the ground like a dying man’s final gaze, only to be extinguished by fresh torrents of rain.
I felt water seeping through every seam in my clothing, wrapping my skin in cold. The wind hurled droplets at my face, where they gathered into tiny rivulets trickling down to my chin. Through the gray curtain of rain, the outlines of ancient mountain slopes emerged, hunched under the weight of time. Their smooth silhouettes, cloaked in green velvet threaded with gold, looked absurd amid the raging storm. The river at the valley’s bottom had swollen from the influx and now churned like a gigantic cauldron, devouring everything daring enough to enter its embrace.
The wind seemed to intensify, as if trying to hold onto what I intended to take from this place. Turning my back on the valley, I decided to wander and once again weigh the necessity of this photograph. Only after an hour—or perhaps longer—did the clouds begin to thin, releasing the dazzling light of day, which spilled over the valley like slow-flowing lava, gilding everything in its path.
I knew there would be no second chance. I pulled out my camera, moving quickly but carefully. After each shot, I wiped the lens clean of splashes, frame by frame inching closer to capturing the panorama, despite the wind’s stubborn resistance to my plan. It was only on the way back that I realized there wasn’t a soul in sight—no tourists, no cars—thanks to my faithful companions, the wind and rain, who had claimed the valley as their own.
